мальчик	Рождение	Смерть
Клиенко Олег	22.05.1997	09.04.2007
Это был замечательный ребёнок. Звали его Олег. Назвала я его в свою честь и также имя это сочетало в себе имя его отца. Имена Олег и Глеб отличаются только одной буквой в каждом имени: «О» и «Б». Мой сын был наделён не только красивой внешностью (он очень выделялся всегда на фоне других детей), талантом (мальчик с 7 лет ходил в изостудию и на бальные танцы, имел 4 грамоты за участие в выставках), неординарным мышлением (все, включая школьного психолога, говорили, что ребёнок поражает своим восприятием окружающего мира, своим видением той или иной ситуации), у него было просто какое-то обострённое чувство справедливости (всегда заступался за несправедливо наказанных, даже если приходилось противостоять учителям), особенно поражала его тяга к религии. Каждый поход в церковь был для него праздником (при всём при этом наше воспитание нельзя назвать религиозно направленным), но больше всего радовало крепкое здоровье, которым моё дитя было наделено от рождения (лёгкие простуды; ну, пару раз врачи долечили-таки его до глубокого бронхита и отита, но организм маленького человека быстро справился с заболеваниями). Однажды мы немного задержались в церкви, надо было торопиться домой, а мой сын, как назло, застыл у иконы Божьей матери «Призри на смирение». Я дёргаю сына: «Сынок! Нам домой уже пора!». А он посмотрел на меня с укором и говорит: «Муси (так он меня ласково называл)! Ты мешаешь мне общаться!». И что тут ответишь… Моему сыну было 9 лет…Теперь ему всегда 9 лет… Беда нагрянула внезапно. Вечер не предвещал ничего плохого. Уроки были сделаны, портфель собран. Олег наклонился к кошке и ойкнул, сказал, что что-то ножка заболела в тазобедренном суставе (не каждый ребёнок в девять лет знает, что такое тазобедренный сустав и где он находится!). Я осмотрела ребёнка. Ровным счётом ничего. Мы решили, что наверное в школе или ушибся или потянул. Было пол десятого вечера. 07.03.2007 года рано утром со слезами на глазах сын сказал, что не может шевелиться и у него болит внизу живота справа. Я в ужасе – аппендицит! Рванули во 2 детскую больницу, где хирург, осмотрев мальчика, сказал, что это не аппендицит, а увеличенный лимфоузел и это «их случай», но ввиду праздников (4 дня), никого в больнице уже нет (было около 9.30), заниматься нами некому, и дал направление в 5 детскую больницу (ближний свет через 2 моста) в отделение хирургии. Примчались мы с Олегом в эту больницу, а там уже «8 Марта»! Правда, заведующая, Лятуринская Ольга Васильевна, ребёнка посмотрела и сказала, что понаблюдает его часа два, а потом примет решение, но есть подозрения «паховой грыжи». Так мы попали в отделение. В течение 30 минут к ребёнку приходили ещё 2 врача. Один из них сказал, что это лимфаденит и надо оперировать. Другой сказал, что ничего страшного не видит и оперативное вмешательство не нужно. Спешу отметить, что у моего сына не было никаких других симптомов, кроме той боли, которая начала затихать. Ещё через 20 минут ворвалась заведующая и скомандовала готовить ребёнка к операции. Я не буду описывать того ужаса, в который был повергнут ребёнок, и тех слёз. После всех успокоительных уколов у моего сына стала резко подниматься температура, он дрожал, всхлипывал и умолял меня и мою маму не допускать этой операции. О температуре я срочно сообщила врачам, прибежала медсестра и сделала укол, от которого температура опустилась до 37.4. Но мы же доверяем врачам! Операция была сделана… Лятуринская О.В. пригласила меня в свой кабинет и стала рассказывать, что во время операции был удален, скорее всего, лимфоузел в стадии некроза размером с голубиное яйцо. На бумажке она начертила примитивную схему расположения того «лимфоузла». Заведующая почему-то уверяла меня, что опасности нет и во время операции они «всё чательно вычистили»! Странное дело: если не было уверенности ни в чём, так почему моего сына не обследовали, не взяли других анализов, посевов в конце концов, что и почему вычистили? Ах, да! Был предпраздничный день! А потом ещё 4 выходных дня! Сын очень быстро отошёл от наркоза, через час после операции уже сидел, ещё через час уже скакал по кроватям, проверяя как ему теперь прыгать. У ребёнка была температура - примерно 37.2. Мне объяснили и медперсонал и мамочки, что это нормальное послеоперационное состояние и температура ещё будет прыгать до 38 с лишним, а через недельку все пройдёт. Мальчику назначили 5 уколов антибиотика Цефтриаксон. Первый укол довёл ребёнка до истерики: мой сын посинел, плакал и показывал, что ему очень больно. Второй укол дал сумасшедшую температуру в течение часа – 40 С. Олега трясло, он отрывисто дышал с захлёбами и ничего не мог сказать, холодные ручки, холодные ножки и пылающее тельце! Я еле-еле нашла медсестёр, они через 15 минут приволокли дежурную врачиху (по-другому не назовёшь), которая, посмотрев на ребёнка с 3 метров, сказала: «Ну, сбейте ему уколом температуру!» Но ведь она даже не осмотрела мальчика! Так просто – сбейте температуру. На утро я позвонила своей тёте в Днепропетровск – она работает много лет фармацевтом и всегда относится к своим обязанностям с огромной ответственностью. Выслушав меня, она порекомендовала узнать, чем разводят лекарство: если дистиллированной водой, то понятны страдания ребёнка при первом уколе – очень «болючий» укол, если Новокаином, то препараты вступают между собой в реакцию и, скорее всего у Олежки был анафилактический шок после второго укола. А разводить надо этот препарат Лидокаином. Ха-ха! Я подняла этот вопрос в отделении и меня заверили, что делают всё правильно, с Лидокаином. Да, третий раз сделали действительно с Ледокаином, т.к. Олег только покряхтел, постонал и уснул. А температура продолжили повышаться. Я попросила врачей либо отменить эти уколы, либо заменить какой-то альтернативной терапией. Нам просто отменили уколы и вообще мы просто сидели в отделении всё это время, по утрам ходили на перевязки и всё. Шов на удивление быстро заживал – на третий день он хорошо затянулся и начал отшелушиваться. Температура продолжала скакать: утром – 36.8, днём – 37.2, вечером – 36.9, ночью – 37.4. Нас выписали 12.03.2007 года. Сняли швы; сказала заведующая, что данный недуг лечится только общеукрепляющей терапией и, не дав никаких рекомендаций, нам вручили Выписку, из которой следовало, что швы сняты!!! 13.03.2007 года, а выписан!!! ребёнок 14.03.2007 года. В общем, была проведена биопсия лимфоузла и теперь отправляйтесь по месту жительства к педиатру 14.03.07 года, и не раньше. У мальчика даже не взяли никаких анализов ни после операции, ни при выписке (только первичные общие анализы при поступлении, которые и были показаны в Выписке). Ну, мы на радости даже внимания на эти записи не обратили. В маршрутке по дороге домой я поняла, что у ребёнка поднимается температура. Я переживала, что он мог простудиться, но ведь сама Лятуринская О.В. предупреждала о скачках температуры. Я врачам доверяла! 13.03.2007 года температура просто творила чудеса – скакала как блоха в банке – от 37.2 до 38.7. Я вызвала участкового педиатра (она же заведующая 2 поликлинического отделения и лет ей примерно 55-57) Долинную Людмилу Николаевну. Они изволили дойти до ребёнка аж 14.03.2007 года к 17.00. К её приходу мы успели сдать без направления, за деньги анализ мочи (вид мочи меня вообще в шок поверг – как-будто в ней муку размешали) и общий анализ крови. Результаты: в моче огромное количество уратов, в крови СОЭ 50!!! Мы долго беседовали, Долинная Л.Н. обсмотрела и обслушала ребёнка со всех сторон, повертела в руках результаты анализов и сказала, что я - мама правильная и всё делаю правильно, а у ребёнка ОРВИ. Прописала нам Анаферон, Сумамед, Медокс, назначила прийти на приём 16.03.2007 года и удалилась. Вечером Олежа стал жаловаться на боли в области шва. Мы вызвали Скорую помощь и поехали в 5 детскую больницу. В приёмном покое нам предложили «лечь» в Соматическое отделение и там, 15.03.07 г. нас днём осмотрит хирург. Обратно в Хирургическое отделение нас «ложить» отказались – у нас ведь был диагноз ОРВИ. Странно, что привезённые с собой анализы крови и мочи никакого впечатления на врачей в приёмном покое не произвели, будто мы ничего и не привозили. Я побоялась, что в соматическом отделении моё дитя подхватит ещё какой-нибудь вирус и мы поехали обратно домой. Несмотря на назначенное лечение, состояние моего сына ухудшалось. Температура была сумасшедшей и также быстро исчезала, как и появлялась, иногда держалась, несмотря на прописанный парацетамол. 16.03.07 г. я прибежала в больницу к Долинной Л.Н. и описала ей состояние ребёнка. В ответ я получила рекомендации продолжать то же лечение и записаться на приём на 19.03.07 г. Несмотря ни на то, что состояние мальчика ухудшалось просто по минутам: отсутствовал аппетит, началась рвота (даже после пары глотков воды!), боль в правом боку переместилась в район печени и продолжал «болеть» шов, начала неметь правая ножка, моему сыну было больно ходить и он постоянно сутулился, не мог выпрямиться, у него участилось сердцебиение и дыхание, диагноз был неизменен – ОРВИ! На вопрос о дыхании: виновата температура! На вопрос о сердцебиении: виновато дыхание! На вопрос о температуре: операция! Почему не помогает назначенное лечение - врач ничего не могла сказать! 19.03.07 года я побежала в поликлинику и в регистратуре попросила, чтобы Долинная Л.Н. поскорее к нам пришла. Но «добросовестный педиатр» явилась к ребёнку к 17.30! Увидев моего сына, который уже не вставал с постели и дышал как марафонец на дистанции (возле него сидела моя мама), Долинная Л.Н. страшно обеспокоилась, обнаружила увеличение печени аж на 10 см. и, потребовав, чтобы я удалила всех посторонних, сказала, что боится какого-то системного заболевания крови и после её ухода (в карточке ребёнка на следующий день она написала: «…вызвать скорую через 20 минут после ухода педиатра») вызвать скорую и ехать во Вторую детскую больницу, в какое отделение она не знает, мол, решите на месте. Когда моя мама спросила, почему у ребёнка такое дыхание, то заведующая детской поликлиникой ответила: «Ну, что Вы хотите – у мальчика высокая температура!» Не буду рассказывать, как врачи Скорой и врачи во Второй детской больнице «спасали» моего сына, обсуждая Направление, которое нам выписала мадам Долинная, но после выслушанных оскорблений от медработников и скандала мне удалось вырваться с сыном в Областную детскую больницу № 1. Тогда я даже не могла представить, что уже потеряла сына! Долинная Л.Н. украла у нас целых 5 драгоценных дней! 34 легких не работало на момент поступления моего сынишки в реанимационное отделение Областной детской больницы. Она убила моего мальчика своей халатностью и некомпетентностью! А ведь у неё есть внуки, она до сих пор продолжает врачебную практику в той же поликлинике, на той же должности! Врачи в больнице были в шоке от состояния моего сына! Они перечитывали записи в карточке, таращились на анализы, вертели выписку из 5 больницы и недоумевали! Отёк лёгких и сепсис! Откуда сепсис? Было много разных предположений: от «кариесных» зубов, от какой-то инфекции, которую якобы должен был недавно перенести ребёнок (Олежка никогда не болел инфекционными заболеваниями. Даже в детском саду, будучи контактным по ветряной оспе, кори и гепатиту, не заражался и не болел. Все травмы, раны, царапины, свойственные детскому возрасту, заживали очень быстро и без последствий. Откуда сепсис? Он болел простудными заболеваниями не чаще других детей, напротив – он практически не пропускал занятий в школе!), грешили на внутриутробные инфекции??? и гадали о младенчестве, да и мало ли ещё от чего мог быть сепсис! Нас положили в гнойно-септическое отделение. Олегу подшили в плечё катетер и, когда готовились ставить капельницу, его начало рвать жёлтым. Врач срочно велел отправить моего сыночка в реанимацию (оказалось, у моего мальчика 3 четверти лёгких отекло, плеврит!). 20.03.07 г. Олегу откачали какое-то количество жидкости из лёгких и примерно в 21.30 он только и успел крикнуть, что не может больше дышать (сердцебиение 100-120 ударов в минуту). Началась кома 1-2 степени. Так мой сыночек пролежал около недели. При поступлении в 5 больницу его вес был 30 кг, теперь, когда мне разрешили через 2 дня увидеть сына, он весил около 20 кг. (при росте 147 см). Я всё выдержала, хотя и плакала под реанимацией! Это было ужасно: мой малыш был весь утыкан какими-то датчиками, из него торчали разного диаметра трубочки, вокруг него гудела, булькала и попискивала современная аппаратура. Спасибо всем, кто боролся рядом с нами за жизнь моего Олеженьки, кто сдавал для него кровь (откликнулись более 60 человек), кто помогал доставать лекарства, трахеостомы, диализные магистрали (оказывается, два последних пункта – страшный дефицит и достать это без решения специальной комиссии достаточно сложно)! Деньги не имели значения! Счёт шёл даже не на сотни, а на тысячи гривен! В детской реанимации к нам относились хорошо! Почти все врачи данного отделения были внимательны к нам и добры! В отделении, где я фактически прожила 2 недели, все медсёстры и санитарки очень переживали и сочувствовали нам, желали скорейшего улучшения и молились, кто как умел. Заведующий, Чалов Андрей Александрович, всегда доброжелательный, отвечал терпеливо на все наши вопросы, говорил, что если мой сын умрёт, то это будет страшный позор для данной больницы, а когда ребёнок пришёл в себя, разрешил мальчика кормить, развлекать, заботиться в меру моих материнских возможностей! Мы тихонько радовались и молились. Потребовалась плазма для очистки крови. Мы обратились в массы. Через телевидение, непосредственные контакты с людьми, через друзей, знакомых, сослуживцев и коллег. Через горисполком. Никогда мы не видели Севальневу Н.И., но она немедленно откликнулась на наше горе и всячески нас поддерживала и помогала. Родители одноклассников, молодёжь, даже не достигшая совершеннолетия! Боль была общая! На пункте переливания крови в течение двух недель доноры работали только в один адрес. Приходили незнакомые нам люди и хотели сдать кровь только для этого мальчика! Мы доставали все лекарства, которые прописывали врачи. И опять нам помогали все. Чего не было в Запорожье, то передавали Днепропетровск, Харьков, Полтава, Киев… Когда мой мальчик пришёл в себя – это было чудо, самое великое счастье! Мой сыночек сам дышал (лёгкие очистились, ушёл инфильтрат), сам кушал, пил. Он писал записки, мечтал искупаться, погулять, повидать всех любимых родных. Заказывал игрушки, читал, разгадывал кроссворды. Мальчик просил кушать: заказывал бабушкам свой любимый борщ, котлетки, оладьи с малиновым вареньем, гречневую кашку с молоком, соки, шоколад… Он был ещё очень слаб, но он жил и хотел жить! Почки и желудочно-кишечный тракт работали относительно нормально для такого состояния. Олежка передавал всем приветы!.. А когда врачи сказали, что шоколад ему нельзя есть, то мальчик дал себе слово не есть его никогда! За моего мальчика молились во всех монастырях, сектах, религиозных организациях, во всех церквях города, тысячи людей! Но пришла новая беда! У Олега всё время скакала температура и появилась сыпь в виде мелких пузырьков, которые через день превращались в пузыри примерно 1 см. величиной. Если эти пузыри каким-то образом повреждались, то на их месте образовывались язвы того же диаметра и не заживали, сочились (первый такой «прыщечек» я заметила у ребёнка на личике возле носика слева примерно 22.03.07 г., когда он был ещё в коме). Заведующий недоумевал. Вирусные заболевания, типа корь, ветряная оспа, он исключал, говорил, что при таком количестве введённого иммуноглобулина данные заболевания просто исключаются и, если он ошибается, то тут же садится за диссертацию. Тем более контакта с больными не было; ни в школе, ни на участке инфекций не было. Странное дело, детский инфекционист поставила диагноз «Ветряная оспа средней тяжести, не требующая коррекционной терапии». Но ведь не было вокруг пузырьков-волдырей присущего ветрянке красного ободка! А в больнице по сей день так никто ветрянкой не заболел, даже те дети, которые контактировали всё то время с Олегом и врачами, которые «путешествовали» по больнице по своим делам и обязанностям! В общем, в конце марта (дело было около 17.00) нам сообщили, что, дабы не парализовывать область, не оставлять районы без реанимации, моего сына решено перевезти в Областную взрослую больницу, во взрослую реанимацию (типа, там кафедра сепсиса, там помогут, разберутся!). Решение изолировать ребёнка принял господин Бессикало В.И., главврач. Я пулей понеслась к главврачу детской больницы, пану Бессикало В.И., которому положила заявление, в котором настоятельно просила пересмотреть его решение о перевозе моего сына во взрослую больницу, т.к. это могло крайне негативно сказаться на психическом, физическом и душевном стоянии моего ребёнка. Моя мама пошла со мной, мой папа перед этим общался с паном Бессикало В.И. по телефону и говорил, что данное решение погубит мальчика. На все наши аргумента главврач ответил, что его решение обсуждению не подлежит, как он решил, так и будет и он готов пожертвовать жизнью моего ребёнка ради других детей! На моём заявлении была поставлена резолюция: «Отказано! Дата, подпись». На прощание он нам сказал:«Вот теперь пусть госпожа Севальнева (заведующая отделом городского здравоохранения, которая держала нашу ситуацию под личным контролем и неоднократно спасала моего сыночка) попробует помочь вам там!» Ребёнка решили изолировать в Областной больнице для взрослых!?! Почему не в инфекционной? Что есть такого во взрослой больнице, приспособленного для лечения детей? «Мы направляем туда комплект реанимационного оборудования. Всё согласовано!» На наши мольбы не отправлять туда малыша г-н Бессикало В.И. заявил: «По-другому не будет!» И подтвердил – да, он готов пожертвовать жизнью этого ребёнка (спасённого в реанимации и, так же как и мы, его родные, свято верившего врачам). Господин Бессикало В.И. не хотел, чтоб его «разрубил пополам» папа кого-нибудь из других детей. А мы воспитывали нашего мальчика без папы и значит с нами можно вообще не считаться. «Рубить» решили нашего ребёнка. Я умоляла родителей «отбить» сына и увезти домой, попробовать выходить самим и, если мальчику суждено умереть, то пусть это случится дома, в моих объятиях. Ведь только я смогу его утешить и успокоить, чтоб ему не было страшно умирать, ведь рядом я! Мой сынок мне всегда верил, когда я была рядом, он ничего не боялся! Мы бы справились!!! Но родители не решились, они свято верили врачам, хотя и недоумевали: почему Областная взрослая, почему не инфекционная, в конце концов? Так мой мальчик попал в ад, который назывался Общая реанимация при Областной взрослой больнице: мрачные тёмно-коричневые стены-полы-потолки, древнее оборудование в полурабочем состоянии типа «Малыш» (господин Бессикало В.И. утверждал, что вместе с ребёнком направит и комплект реанимационного оборудования для детей, а приехал лишь аппарат «педального типа» «Малыш»), прибор для слежения за сердцебиением, состоящий из коробочки с большими ламповыми цифрами (Как давно такие не используются?), стоны взрослых, незнакомые люди, которые очень враждебно его приняли и постоянно мне выказывали своё недовольство, как будто мы к ним в гости навязались. Не хочу вдаваться в подробности, но каждый день новый врач назначал новое лечение! И, к ужасу, состояние моего сыночка начало резко ухудшаться! Пускали меня к ребёнку ненадолго (10-15 минут) и всячески выказывали своё недовольство. Была там одна врач, которая на повышенных тонах, когда мне показалось, что моё дитя кричит и я вбежала в палату, где мучили моего мальчика, заявила: «Что Вы себе здесь позволяете? Это – реанимация!» А что прикажете делать матери, которая слышит крики своего угасающего ребёнка? Мой сын тогда уже не мог кричать… Хотя из младшего персонала были нормальные люди: медбрат Андрей – молодой парень, несколько санитарок – немолодых женщин, которые дежурили возле моего Олеженьки.Был в реанимации молодой врач-ординатор – Олег Дарвинович. Он постоянно пугал моего сына «бабаями», при ребёнке заявлял мне, что я неправильно воспитываю сына, что он вообще, будь его воля, запретил бы читать ребёнку книги на религиозную тему. А потом этот же врач в сторонке сказал мне и моей маме, что неужели мы такие глупые, что не понимаем, почему Олеженька здесь; и если бы такое случилось с его ребёнком, то он давно бы забрал ребёнка домой. После сказанного он добавил, что сказал нам больше, чем вообще можно сказать и если мы когда-нибудь на него сошлёмся, то он трижды откажется от всего, что сказал. Но мы посчитали этого врача полным отморозком и, отогнав плохие мысли, отправились добывать очередные порции лекарств. Разговор с врачом произошёл 06.04.07 года. Да, якобы ради моего мальчика собирали консилиум учёных мужей, но, странное дело, никто не удосужился пригласить меня, никто мне по сей день так и не сказал к какому же мнению пришли «светила запорожской медицины», что было сделано именно для спасения этого ребёнка? Я постоянно только и слышала от заведующей взрослой реанимацией, что им очень тяжело с моим ребёнком. Ну, не учили их просчитывать необходимые дозы таких лекарств для деток! И вообще, это ж больница для взрослых! Тогда почему они его приняли? «Я так решил. По-другому не будет.», - это слова г-на Бессикало. А смерть неумолимо приближалась! Тогда мы не понимали этого, не допускали таких мыслей, всецело доверяли врачам, думали, что спасаем ребёнка, хотя теперь понимаем, что врачи просто экспериментировали, испытывали на нём новейшие препараты. Один из них – АВЕЛОКС. Не поленитесь, прочтите противопоказания! Категорически запрещён к применению до 18 лет!!! А 08.04.07 г. моего сына без моего ведома и согласия вогнали в кому, мотивируя это тем, что без этого организм расходует слишком много кислорода (моё умозаключение – начался отёк снова. Ведь по рентгеновским снимкам в детской реанимации видно, что отёк и инфильтрат «ушли»!!!), начмед Борзенко Ю.В. детской областной больницы уверял нас, что данный препарат показан с 12 лет, но его необходимо применить по жизненным показаниям (замечу, что сердцебиение увеличилось до 130 ударов в минуту, а некоторые из побочных действий данного препарата – учащение сердцебиения, приступы гипертонии, инсульт!!!!!! Господи! Я же доверяла врачам, верила, что они спасают моего сыночка!) Когда я, еле сдерживаясь, чтобы не разрыдаться, спросила, какие возможны последствия, то начмед Борзенко Ю.В. ответил, что если я разговариваю с ним таким тоном (а я ведь изо всех сил старалась не разрыдаться и четко высказывать мысли), то он вообще ни о чём не желает говорить. Развернулся и пошёл к выходу вместе с медсестрой. Хорошо, рядом был Сергей Петрович (мой папа, хоть и не родной, но роднее папы у меня никогда не было!) он остановил этого «гада» и обратился к нему по-мужски, после чего нам соблаговолили сказать, что о последствиях мы будем думать потом, а сейчас надо действовать, ждать больше нечего! Что же получается – мы всё это время просто чего-то ждали, а не спасали дитя!?! Со слов данного врача было ясно, что всё предыдущее лечение было экспериментом чистой воды! Кому это было нужно? Нашего мальчика сделали объектом для экспериментов!.. И ещё, выговаривая нам, г-н Борзенко сказал, что он отрабатывает только свою зарплату в 600 грн., и на большее «пальцем не пошевельнёт». «Как платят, так и работаем». Но ты же не землекоп, ты – ВРАЧ!!! Детский! А как же заповедь «Не навреди», зачем все они дают клятву Гиппократа?!? И указав на стоящую в стороне свою медсестру, г-н начмед добавил, что и она никогда не будет работать больше, чем на свои 380 грн. При этом разговоре нас присутствовало пять человек – родных и близких ребёнка. Когда я вечером в 21.30 перезвонила в реанимацию, чтобы узнать, как ребёнок переносит действие препарата, мне ответили, что всё стабильно, мол, звоните утром. Мой сынок умер в одиночестве 9 апреля 2007 года в 06.15… Врачи даже не потрудились сообщить мне о смерти моего мальчика. Об этом я узнала от бабушки Тани (матери отца моего Олеженьки). Она ездила в Киев, отвозила на анализы препарированный лимфоузел (тот, с которого всё началось) и костный мозг, чтоб узнать, что же с ребёнком и как же его лечить. До сих пор не пойму – почему эти анализы решили делать спустя столько времени? И то нормально не организовали – не передали образцы крови, без которых невозможно что-либо утверждать, без них данное исследование не имело смысла (об этом мы узнали уже после похорон из переданных нам из г.Киева лабораторных заключений). Копии ответа из Киева прилагаются. Я позвонила в больницу и мне сказали, что я могу увидеть тело сына, но когда я примчалась в больницу, то двери реанимации были заперты изнутри и долго никто не выходил. Когда появился врач, то он заявил, что тело мне не только не покажут, но и не отдадут, пока не проведут вскрытие, что это уникальный случай в медицинской практике и главврач запретил отдавать тело, что теперь тело моего сына мне не принадлежит, теперь это государственная собственность!!! Вы не поверите, одна из врачей в приёмном покое (мы все собрались там) сказала врачу: «Да, что Вы их слушаете! Это они сейчас в шоке, а потом ещё спасибо скажут, когда в себя придут.» 09 апреля был выходным днём (Пасха началась!). Найти кого-то было нереально. Я не хочу рассказывать, как я отбила тело своего убитого мальчика, но я запретила вскрытие и забрала ребёнка домой! Мне плевать, что для медиков это суперархиважно – провести вскрытие и узнать до чего довела моего сына их терапия и действие новейших препаратов на организм ребёнка, но мой мальчик умер и мне всё равно от чего он умер. Для меня имеет значение только то, что он погиб. Да, он погиб от рук врачей, людей в белых халатах, которым мы все доверяли! И самое страшное, вынуждены продолжать доверять… Тело своего мальчика – самого родного, самого любимого, самого близкого единственного человечка в мире, моей надежды и опоры – я везла домой в «Запорожце», как он и мечтал возвращаться домой, но живым и здоровым, обнимая и прижимая к себе, на своих руках. Я боялась, что его отберут у меня, я не могла этого допустить. Я везла его, тихонько пела ему на ушко его любимые колыбельные, гладила, замотанного в ужасные серые простыни, и не могла плакать. Я вообще очень долго не могла плакать. Хотела, но не могла! Когда дома я развернула его, то была повергнута в шок: ушки, шейка и плечики Олеженьки были фиолетового цвета, из него не удосужились вынуть трахеостому, из которой вытекала серо-оранжевая жидкость, и катетеры из обеих плечиков, шейка настолько отекла, что стала по объёму, как голова (а мальчик у меня был «головастенький»), всё тельце покрывали ужасные язвы, из которых сочилась жидкость, и волдыри, которые, уже на мёртвом ребёнке, продолжали увеличиваться (ветрянка?), из глаз сочилась жидкость и мне казалось, что он плачет, глазки были приоткрыты, в области крестца был огромный пролежень (о нём я знала, т.к. пыталась его лечить, потому что в больнице его лечили зелёнкой, как и волдыри, и язвы). Губки были ещё розовые, из ротика сочилась та же жидкость, что и из трахеостомы. Это был «коктейль» из лекарств, в которых Олежку «растворили». Мне не дали обмыть и одеть мою малютку в последний раз. Моя подруга Юлиана, которая все эти дни поддерживала меня, выбежала из комнаты, где обмывали тельце моего сыночка, и с «квадратными» глазами произнесла: «Олька! Из него кровь течёт…» Говорят, из мёртвых кровь не течёт. Я попросила её проверить действительно ли Олежа мёртв и посмотреть, пытались ли его спасти, когда он умирал. Ответ был отрицательным. Да, это всё мои переживания… Я никогда не смирюсь с тем, что мой малыш погиб. Именно погиб!!! Ведь это означает и мою гибель… у меня вырвали сердце, стёрли из души все чувства и похоронили вместе с моим «кусочком» (так я любя называла своего сынишку). Все выписки, результаты анализов, которые мы привезли с собой в Областную детскую больницу, были торжественно утеряны в детской реанимации. Только в карточке ребёнка осталась запись, сделанная рукою Долинной Л.Н., о результатах анализов: РОЭ – 50, в моче большое количество уратов (надеюсь, что правильно воспроизвожу это слово)… «вызвать Скорую через 20 минут после ухода педиатра»… Жаловаться, судиться, чего-то добиваться бесполезно – корпоративная солидарность – все ошибки в записях давно исправлены, всё недостающее дописано, доложено и все подписи (особенно мои) уже сделаны «под стёклышко». Ну, чего я могу добиться? Денег на адвоката нет, добиться чего-то надежды нет, у врачей уже давно готова своя «задокументированная» правда, а у нас против них - только наши слова, наше горе, наша боль! И никакое решение суда, даже самое справедливое, не вернёт нам нашего любимого человечка! Я и мои родители просто убиты горем!Нас нет!!! Понять это может только тот, кто потерял своё родное дитя! Я не живу, я бесцельно коротаю дни. Моя тоска за сыночком настолько велика, что свет мне не мил! Я понимаю, я не могу без него! Я так нуждаюсь в нём, в его голосочке, его тепле… А убийцы моего мальчика продолжают жить, калечить других деток, безнаказанно экспериментировать и допускать грубейшие нарушения! Да, они имеют право! Это право им дало наше государство! Это диплом об окончании медВУЗа – ЛИЦЕНЗИЯ НА УБИЙСТВО!!!